ОНА. Или как со мной случилась жизнь
Анна Петровна Донцул
История переплетения судеб людей попавших в сложную жизненную ситуацию. У главной героини онкологическое заболевание, и она находится на лечении в больнице, и встречает девушку, после которой у нее меняется восприятие мира и своей жизни. Это рассказ о жизни и смерти с философским уклоном, это своеобразный взгляд на экзистенцию, с которой встречается человек на определенном сложном этапе жизни.
Анна Донцул
ОНА. Или как со мной случилась жизнь
Глава 1 Предисловии
Мы так крепко держимся, и отчаянно боремся за свою жизнь, пытаясь все контролировать в ней, и доказывая другим, что мы сильные, что не осознаем как упиваемся собственной жалостью сами к себе в этот момент…
«Борись, борись» – повторяют все вокруг раковым больным, чтоб утешить, убедить ждать спасения и не терять надежды на излечение. И они живут в мире с остальными, а сами при этом находятся на войне с собой. И они готовы умереть в этой битве, чтоб, наконец – то, наступил мир. А пока так и продолжают цепляться за нити, что тянут вперед, вместо того, чтоб просто остановиться, признаться, что на самом деле исчерпали себя.
Она перестала бороться. Она так устала, что освободила себя от груза ответственности за собственную жизнь. Ни это ли путь к свободе, которую все так жаждут, каждый раз молясь, когда корчатся от последствий очередного курса химиотерапии? А ведь только у них есть теперь на это право, право отпустить все, без сожалений и без упования даже на самого бога, который ведет на их же встречу с самими собой?
Глава 1.
***
– Какое самое раннее воспоминание у Вас о детстве? Какой Вы были? Живет ли этот маленький ребенок до сих пор в вас? Он остался таким же? Или изменился? Сберегли ли Вы его или оставили его как что-то неважное и забытое? О чем мечтал он? Сбылись ли его мечты или остались детской глупостью? Оправдались ли его ожидания на поводу этого мира? Этого ли он хотел, где вы сейчас? Я хочу, чтоб Вы посмотрели вокруг себя, на людей что вас окружают, подумали чем Вы дорожите, что заставляет Вас смеяться, что заставляет Вас грустить? Сколько радости может быть в этой детской улыбке, столько и боли может быть в его слезах. Нет ничего более печального, чем этот ребенок, нет ничего более солнечного, чем этот ребенок…
– Я опять устраиваю похороны по своим ожиданиям.
– А где сейчас Ваш ребенок?
– Стоит, молча, смотрит на меня. Я опять скрываю эмоции и проваливаюсь в пустоту, лишь бы не испытывать эту боль, проще не видеть, не замечать, но Я забыла, что вообще перестаю чувствовать и предаю своего ребенка, про которого забыла, который всегда с мной, если хотите, можете называть это душой. Та часть нас самая чистая и невинная, которая всегда будет страдать. Страдания это неотъемлемая часть жизни, душа всегда будет страдать, заключенная в оболочку физического тела, которую мы перестаем слышать. Я всегда считала, что страдания очищают. Не знаю, откуда взял это, но с детства все, что я делала, я страдала, и это несправедливо, сейчас в моем нынешнем восприятии мира осуждать и перекладывать ответственность на родителей, или на обстоятельства, или еще на что-либо. Я просто страдал от всего, от неразделенной любви, от того, что соседской собаке дали пинка, страдала, что плачет мама, страдала, что песня была слишком грустная…страдала, что солнце слишком прекрасно, страдала, что я человек, страдала, что не могу выразить то, как я страдаю. Но я видела в страдания и прекрасное. Для меня прекрасно мечтать о мальчике, в которого влюблена, когда он смущается, у него краснеют щеки, и я нахожу это милым, он никогда не подойдет ко мне, не заговорит, и не возьмет меня за руку. Для меня прекрасно, что соседский черный пес лежит на сугробе зимой, на улице в минус 20, и он свернулся калачиком и снег запорошил его так, что он сам как сугроб. Он лежит, не двигаясь, ровная белая пелена укрыла его, как одеялом, и он спит, иногда открывая свои грустные черные глаза, и я чувствую как сейчас дорога жизнь, как сковывает его холод, и как его маленькое тельце пытается согреться и выжить. Для меня прекрасно, что люди могут плакать, и они прекрасны в этом. Мокрая дорожка по обеим щекам, смиренно и безмолвно стекающая к подбородку капает на грудь, но плачущий не замечает, а от слез его глаза меняют цвет и становятся светлее и ярче, и я вижу в них глубину чувств, которые они выражают в этот момент…я страдала, что никто этого не замечает, страдала, что ни с кем не могу этим поделиться, на сколько честны и искренне мы можем быть, мы настоящие в такие моменты, настоящий отец, который проявляет насилие из-за страха собственной слабости, мать утопающая в своей боли, которую не может выразить, поэтому не может остановиться от тяжелой женской работы в виде готовки, стирки и кучи всего, что бы ее окончательно это измотало, она не может остановиться, потому что тоже боится…она тоже настоящая. И так со всем, с песнями, которые цепляют и уносят за собой в поток воспоминаний, и мы начинаем в такт покачиваться, мы в такие минуты настоящие. Когда щурим глаза от солнца, кто-нибудь замечал, что когда мы щуримся, то мимика лица меняется – поднимаются уголки губ, и даже если ты не хочешь улыбаться, мышцы твоего лица сделают это за тебя? И ты уже станешь счастливее. Это все проявление наших детей, которые всегда с нами. Детей, что мы забываем, но я вижу их в каждом, в каждом поступке, в каждом проявлении, и это я нахожу прекрасным, даже в боли и страхе, потому что в этом есть искренность и честность по отношению к самим себе.
Глава 2 Кокон не знает, что такое бабочка, и каждая смерть – это всегда новое рождение.
Она подошла к окну и посмотрела на небо, сквозь щель приоткрытых жалюзи. Повисшее серой пеленой, без единого проблеска света, хмурое и давящее, оно еще больше убедило ее в том, что идти больше некуда. Она вглядывалась в его пустоту, пытаясь разглядеть там надежду на излечение. Она не понимала в этот момент, принадлежала ли себе, не понимала, кто она? В ее голове было слишком много вопросов: почему она заболела; почему именно она; почему именно сейчас? Куча вопросов и ни одного ответа. Она понимала, что сама себя убивает этими вопросами, в итоге же она сама себя сюда привела, и теперь хочет остаться тут в комнате 4 на 4, с белыми стенами и с окнами всегда закрытыми, за которым прячется другой мир. Хочет остаться тут, в комнате, что уже видела смерть, в комнате, что видела ее страдания и боль, отчаянье и страх, с запахом ее первой любви, первым поцелуем, с привкусом чего-то давно ею забытого, но такого родного. Мир как будто поделился надвое. Жить прошлым она больше не могла, а думать о будущем слишком жестоко, проще оставаться здесь. И она оставила половину себя, отчаянную и больную – умирать, а вторую свою половину – оставила жить. Ведь теперь эта вторая половина – это серое небо за окном. А первая пусть станет тенью, что будет бродить за ней же, как напоминание то, от чего бежала ОНА, и отчего решила избавиться и забыть навсегда, вместе со своей болезнью.
Следующей ночью ей приснился сон, перед ней стояла красивая статная девушка и сказал: «Ты завидуешь мне, потому что я свободна, а ты нет».
А утро началось как всегда.
Медсестра зашла в палату и включила свет. На часах 7 утра.
Она спала всегда на спине, так как боялась пережать провод, по которому течет раствор, иначе инфузомат, прибор контролирующий дозирование этого раствора, начинал пищать на всю палату, тогда ей приходилось вставать и идти опять на пост к медсестре, чтоб она его перенастроила. И хотя никто уже не обращал внимание на это, она боялась, помешать спать по среди ночи остальным пациентам, пусть большинство из них и не спало никогда, а просто дремало, не разбирая когда день, а когда ночь.
Не открывая глаз, она спросила у соседки:
– Вам свет нужен?
Послышался ответ:
– Нет.
Встала, выключила свет, полежала еще 15 минут, и только потом пошла на пост медсестры – измерять давление, вес, температуру. Записала все показатели напротив своей фамилии, зачем-то сравнила цифры с другими пациентами, и пошла обратно, легла спать. Проснулась еще через час, от крика медсестры:
– Идем на промывку, кому нужны капельницы, они весят в коридоре, смотрите на фамилии, все подписано.
Окончательно проснувшись, она встала и пошла на промывку ЦВК (Центральный венозный катетер), тот, что вшит в яремную вену, эта та, что на шее, из-за этого выглядит, будто она постоянно привязана к штативу с капельницей, как собака к своей будке, у которой ее кормят. Сначала ей было дискомфортно все время таскать за собой, эту третью ногу, ходить с вечно болтающимися банками, которые раскачиваются от движения, но через пару недель она привыкла к этому темпу больничной жизни. Как и все пациенты, она еле перебирала ногами, идя по коридору, из-за этого не было понятно насколько ей физически тяжело передвигаться, ведь с каждым курсом сил все становилось меньше.
Через месяц непрерывной инфузии, беспорядочного сна, и от ежедневно повторяющихся действий, ей стало все равно, что вокруг происходит. ОНА привыкла и к капельницам и к постоянной слабости. Все выглядело, как глупая нелепая игра, причем с правилами контроля приема таблеток, заполнения таблиц – сколько раз сходил в туалет; сколько раз вырвало. Это все стало ее ношей, от которой зависит теперь жизнь. Каждый раз, когда шел по коридору вновь поступивший пациент, ОНА делала самое несчастное лицо, и, не потому что хотелось жалости, ОНА вспоминала, что так же наивно считала, что знает как играть в эту игру, а оказалось – нет.
ОНА каждое утро брала две бутылки с разведенными препаратами. Всегда холодные. Взяв очередную дозу препаратов приложила к к телу, чтоб согреть раствор, другую положила на батарею. Все это она делала из-за непрерывного введения, в больнице каждый сам следил, что и сколько должно поступить в организм той или иной жидкости. И так каждый день.
Она зашла в процедурную, сегодня дежурила Алла Николаевна, женщина уже в возрасте, всегда с убранными русыми волосами, собранными на макушке в хвост. Алла приветливо улыбнулась, это было видно по ее горящим глазам, так как на пол лица она, как и весь персонал больницы, носила медицинскую маску:
– Делаем глубокий вдох, – скомандовала она, – как Нина спала? Почему она не пришла?
– Она спит, ей переливание крови делали вчера, она встать не может…
ОНА знает, что после приема всех пациентов, Алла Николаевна зайдет к ним в палату, и обязательно проверить Нину, скажет что-то одобряющее, а может, постоит еще и пошутит, чтоб поднять всем настроение.
Тем временем ОНА делает вдох, а Алла Николаевна, вытягивает кровь шприцом из этой же яремной вены на шее, на ее руках больше найти вен не могут, и она вдыхает как можно глубже, чтоб не закружилась голова. Кровь тоже берут каждый день, чтоб отслеживать состояние организма. Иногда по нему что-то меняют в плане приема препаратов, но прозрачные жидкости, желтые, в маленьких стеклянных баночках, в больших литровых, не важно, ее тошнило от всего, от одной мысли, что что-то постоянно вливают. Тошнило 24 часа от запахов, от мыслей, от самой себя.
– Спасибо, – благодарит ОНА Аллу.
– Сегодня снег с утра идет огромными хлопьями, наверно тепло на улице, – подумала она про себя, и поползла обратно к себе на койку, в которой проведет остаток сегодняшнего дня.
– Заавтраак, девочки берите яйцо, почему все перестали его есть, – доноситься крик из дальнего угла коридора.
Принесли завтрак.
Мысленно отвечает: «Потому что мы едим его каждое утро уже четвертый месяц подряд, и нас тошнит уже от этого слова».
Лениво встает с кровати, видит как Нина, уже передвигается как раненный боец на фронте из советских фильмов в сторону выхода.
– Ну, куда ты пошла, ты же навернешься там, и поедешь потом на 4 этаж в хирургию, я сама тебе принесу завтра,– говорит ОНА.
Нина смеется:
– А я может, и хочу в хирургии лежать, а не тут. А у самой голова раздута от лимфомы, что глаза с каждым утром все меньше и меньше становятся видны. Химиотерапия ей дается тяжело, каждый раз с высокой температурой, и приходится то прекращать курс и начинать курс антибиотиков, от чего Нина вообще не может ничего есть. Лимфома поразила ее костный мозг, и из-за этого организм уже не может восстановиться, и ей никак не могут продолжить курс лечения. Нина всю жизнь проработала в шахте Норильска. Женщина-шахтер, в ее обязанность входило обслуживание датчиков сбора данных, ей надо было спуститься на глубину 2 километра вниз на лифте, идти пешком по туннелю пару километров, дойти до датчиков измеряющих количество сероводорода и метана, и идти обратно, и это все занимает полный рабочий день. Нина рассказывала про шумы, которые издает земля, то, как она гудит и стонет там внизу под нами, как будто куча криков людских душ из самой преисподни.
– Возможно, ад и существует, – говорила она.
Только для нее ад наверху прямо здесь и сейчас, а точнее он был внутри каждого.
ОНА взяла завтрак.
– Спасибо.
Вечно недовольная, пухлая женщина, лет 50- и, молча, положила кашу в тарелку и протянула ей.
Сегодня на завтрак овсяная каша и яйцо. И как бы она себя не чувствовала, она всегда завтрак запихивала в себя, чем бы он не был, потому что знала, когда начнется курс химии, она не сможет ничего съесть, и надо будет иметь хоть какой-то запас сил, чтоб вынести очередную дозу, и не превратиться в свою соседку.
Еда давно перестала приносить удовольствие, все было либо безвкусным, либо с извращенным вкусовым восприятием. Соблюдалась строгая диета, ничего сырого, острого, жирного, сладкого, соленого, все постное, хорошо переваренное до состояния каши, что бы это не было имело определенную консистенцию, иначе желудок вообще не сможет это переварить, или схватишь какое-нибудь осложнение в виде воспаленной слизистой. Даже если еда выходила обратно, она ела, зная чем больше она ест, тем быстрее восстановится организм, тем быстрее пройдет курс, и она будет ждать нового, для нее это была каждый раз победа как в марафоне, в котором выигрывает либо ОНА, либо смерть.
Она вернулась в палату. Из туалета доносились звуки рвотного процесса. Еще пару дней и она так же будешь лежать пластом и рыгать себе под нос. Зависело это от показателей крови, которую пока отходишь от очередной дозы, начинают параллельно стимулировать, для выработки соматических клеток, заставляя костный мозг работать активней, чтоб в дальнейшем сделать пересадку своего же костного мозга, это называется ауто – ТКМ. То, ради чего она и оказалась тут. Это второй страх, который ходил в разговорах пациентов, ибо не всем удавалось собрать достаточное количество клеток для пересадки, и приходилось ждать донора по полгода, а иногда покупать за большие деньги. Она тоже боялась, что ее собственных клеток не хватит, и каждый раз, когда ее тело ломало от дозы очередной стимуляции, она радовалась, ведь чем больнее выворачивались кости, тем активней проходил выброс соматических клеток в кровь. Когда она не могла уже даже сидеть от боли, то просила прокапывать обезболивающее, хотя врачи говорили что не нужно терпеть, но из-за постоянного обезболивания, она вообще переставала чувствовать, что ее тело принадлежит ей, поэтому предпочитала пострадать. И когда ее же костный мозг переставал надо ней издеваться, она понимала, что в любой момент теперь в коридоре может найти препарат с ее фамилией и словом написанным черным фломастером «Платина».
– Ну что девочки, как спали? Нина мне донесли уже, что ты сдаешься тут? – в проеме палаты появилась Алла.
– Нет, я не сдаюсь, и никогда не сдамся, – отвечает ей улыбающаяся пациентка.
– А мне сказали, что ты вчера крови захотела.
– Дык, вчера была пятница 13. Я же говорила, что большую часть жизни провожу под землей, – уже не сдерживая смеха, дополнила Нина.
И вся палата начинала смеяться вместе с ней. А Алла скрылась в коридоре.
На короткое время все обратно вспомнили о своей обычной жизни. Но сразу после ухода медсестры опять погрузились в свое туманное состояние, побрели по повторяющимися маршрутам коридорам, по которым можно было ходить уже с закрытыми глазами; вернулись к действиям уже выверенных по часам, доведенным до автоматизма; натянули на себя маску холодного безразличия серых лиц, уже забывшими о целительном свойстве смеха, который как раскат грома прокатился по палате и ушел вместе с той другой жизнью, о которой они начали забывать. А ОНА опять погрузилась в свои мысли о том, что ее дома ждет 3-х месячный ребенок, хотя за время проведенное в стенах больницы он, скорее всего, забыл, что ОНА существует, да, ОНА сама про это забывала, лежа лицом к стене, проглатывая свое глухое отчаяние, но смех вернул ее к жизни и тупая боль сжала ее сердце от того, что где-то за много тысяч километров ее может ждать маленькая копия ее самой…
Глава 3 Беременность
Каждый месяц она закупалась тестами на беременност
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70608028) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.